Народная певица пела так, что от ее песен хотелось и плакать, и смеяться одновременно. Фото ru.wikipedia.org
В дни моего детства за праздничным столом было принято петь народные песни. После «Священного Байкала» обычно затягивали «Бродягу». Голоса были сильные, особенно у дедушкиной сестры. Она казалась мне своенравной, не очень привлекательной женщиной – этаким Чингисханом в юбке.
Но стоило ей взять первые ноты, как все замирали перед развернувшейся красотой и каждый хотел петь так же проникновенно, достигая непостижимых высот и глубин. Песню подхватывали и гости, и хозяева: все с торжественными лицами сидели за неубранным столом, вкладывая душу в пение. Наверное, большие души тогда у людей были. И весь двор тихо волновался, слушая «Бродягу», доносившегося из распахнутого окна.
Мужские голоса добавляли песне значительности. У какого русского нет тюрем в семейной памяти? Прошедший две мировые войны дедушка побывал в германском плену, потом – в наказание за этот плен – в ссылке. Но боль отдельной семьи уже не казалась страшной по сравнению с болью и величием этой песни.
Коренные горожане так петь не умеют. Так могли петь только люди, успевшие пожить в полном единстве с миром, где родилась песня. Они, вчерашние крестьяне, еще чувствовали за собой родные поля, речки и просторы с золочеными куполами – словно сама природа написала эти музыку и слова. Удаль и сдержанность, грусть и озорство в них были соединены так же щедро, как в русском году ледяная зима соединена со знойным летом.
Лидия Русланова выступает с концертом перед воинами-победителями на ступенях Рейхстага. Фото РИА Новости.
В деревнях всегда пели сердцем – ведь общее пение возвышает над взаимными обедами, напоминает о родстве. Люди верили в надземную жизнь своих песен. Огромная лежала страна – с домами и дымками, и над ней парила жар-птица. Талантов было много, но иногда жар-птица касалась кого-то избранного своим крылом и дарила народу гения.
Боже, как пела Лидия Русланова! В лице этой мордовской женщины пела сама Россия. Ее партнер по сцене вспоминал, что специалисты затруднялись идентифицировать голос певицы: сопрано, колоратурное, меццо-сопрано? Народную песню в академические рамки не втиснешь – у Руслановой был русский голос со всеми его оттенками, широтой звука, задушевностью.
Она и называла себя Русской Песней – ни больше ни меньше – и судьбой расплачивалась за это звание. Шестилетняя, вместе со своей слепой бабкой христарадничала по Саратову и деревням, добывая пропитание младшим брату и сестре. Пела, кричала зайцем, квакала, кукарекала, пока бабка причитала: «Мамка их померла, батя за веру, царя и отечество кровь проливает. Подайте копеечку сиротам».
Потом участвовала в церковном хоре. Ее отец, без ноги вернувшийся с Русско-японской войны и заведший новую семью, побирался тут же, у паперти, но они с дочкой «не узнавали» друг друга, чтоб сирота доход не потеряла.
В 17 лет Лидия уже была опытной певицей и продолжала совершенствоваться. Она понимала: подарок надо отрабатывать, одного касания сияющего крыла недостаточно. «Изведешься, – говорила, – пока постигнешь душу песни, пока разгадаешь ее загадку». Каждое выступление Руслановой превращалось в спектакль, где исполнительница – в ярких сарафанах, паневах, плисовых душегреях, платках и шалях – сама казалась похожей на жар-птицу.
Она дала 1120 концертов на фронтах Великой Отечественной, расписалась на Рейхстаге, но через несколько лет ей доведется написать свое имя и в тюрьме, на подоконнике Владимирского централа. Перед этим была ссылка. Когда баржа с заключенными шла по Лене, люди на берегу услышали сильный женский голос, несущийся над водой. «Русланову опять переводят», – догадались они.
http://www.ng.ru/
Комментариев нет:
Отправить комментарий