Джозеф Дэвис с женой на Красной площади через два месяца после прибытия в СССР.
В нынешних попытках идеализации сталинизма видная роль отведена иностранным визитерам, которые не заметили в сталинском Советском Союзе ни Большого террора, ни голода, ни атмосферы всеобъемлющего страха. Среди этих свидетелей особое место занимает Джозеф Дэвис – посол США в Москве в 1936-38 годах.
Его симпатия к Сталину носила вполне корыстный характер: за полтора года пребывания в СССР ему и его жене при содействии НКВД удалось собрать уникальную коллекцию русского декоративно-прикладного искусства. По случаю очередной годовщины Победы много говорят о советско-американском союзничестве в годы войны. Карьера Дэвиса – пример того, какими не должны быть союзнические отношения ни при каких обстоятельствах.
Прибытие
Морозным утром 19 января 1937 года Белорусский вокзал Москвы оцепили солдаты Конвойных войск НКВД. За оцепление пропускались лишь лица с дипломатическими паспортами, сотрудники советского МИДа и фотокорреспонденты, скучившиеся на отведенном им пятачке. Ждали прибытия новоназначенного американского посла. Поодаль стоял автомобиль посла – роскошный 12-цилиндровый «Паккард», доставленный из-за океана морем; на его левом переднем крыле гордо развевался американский флажок со сверкающей на солнце золотой нитью.
Посол с женой и дочерью прибывал с большой помпой, специальным литерным поездом в сопровождении 16 слуг и невероятного количества багажа. За несколько месяцев до своего приезда они прислали в Москву художника-декоратора, дабы он превратил резиденцию Спасо-хаус в помещение, достойное госпожи супруги посла. Особняк наполнился хрусталем, золотом и бронзой; живописные полотна висели даже в ванных комнатах. Загодя был завезен и провиант – два вагона мороженой говядины, птицы, дичи, экзотических морепродуктов, фруктов и овощей. Для хранения этого изобилия в подвале дома инженер-бельгиец установил 25 морозильных камер большого объема. Предшественник Дэвиса, Уильям Буллит, считающийся прообразом Воланда и учинивший в 1935 году прием, натолкнувший Булгакова на идею бала у Сатаны, и мечтать не мог о таких прихотях.
В половине двенадцатого литерный прибыл, и посол вышел из вагона, облаченный в пышную меховую шапку и пальто отличного сукна и кроя; в руке он держал трость с золотым набалдашником. Первый секретарь посольства Лой Гендерсон определил взгляд, которым посол смерил из-под густых бровей встречавших его американских дипломатов, как «взыскующий». Жена посла Марджори выглядела необычайно молодо для своих почти 50 лет. Шествие замыкала 20-летняя дочь посла от первого брака Эмлен Найт.
В первый же вечер посол с семейством отправился в своем «Паккарде» на Красную площадь. А вскоре в Спасо-хаусе произошла техногенная катастрофа: подстанция не справилась с напряжением, которого требовали бельгийские морозильники, особняк лишился электричества и провонял протухшей едой.
Его Превосходительство
За плечами у Джозефа Дэвиса была успешная карьера чиновника и финансиста. Он начинал как частный адвокат, затем пошел по партийной линии и стал председателем Демократической партии штата Висконсин. В этом качестве он много поспособствовал избранию президентом Вудро Вильсона в 1912 году и в награду за услуги был назначен председателем новоучрежденной Федеральной комиссии по торговле – пост весьма значительный в мире бизнеса, по своим полномочиям аналогичный должности главы российской Федеральной антимопольной службы. На Парижской мирной конференции в 1919 году он был экономическим советником президента США. Совместная работа в администрации Вильсона сделала Дэвиса близким другом Франклина Рузвельта.
Вернувшись к частной адвокатской практике, Дэвис сделал себе имя и состояние на защите интересов крупных корпораций. Самое известное выигранное им дело – тяжба компании Ford Motor с министерством финансов США. Министерство утверждало, что «Форд» недоплатил государству 30 миллионов долларов налогов, включая проценты. Дэвис доказал, что «Форд» не только уплатил все сполна, но что ему причитается 3 миллиона 600 тысяч сдачи. Этот спор продолжался в различных судебных инстанциях три года и принес Дэвису крупнейший в истории гильдии адвокатов округа Колумбия гонорар – два миллиона долларов (по сегодняшнему курсу – 25 миллионов).
Однако Дэвис неудачно вложил свои средства, и Великая депрессия разорила его почти дочиста. Ему пришлось снова пойти на службу и довольствоваться сравнительно скромной должностью юрисконсульта компании General Foods. Звездный час Дэвиса пробил неожиданно. В 1934 году он оказался на званом обеде, который владелица GF Марджори Пост давала членам «Американской лиги свободы» – организации политиков и промышленников консервативно-демократического направления; ее обвиняли даже в «фашистском заговоре» с целью свержения президента Рузвельта.
Гости дружно выражали свое неодобрение политики Нового курса и называли Рузвельта предателем своего класса. В конце концов Дэвис не выдержал, вскочил с места и произнес пылкую тираду о том, что антикризисная программа Рузвельта – это план спасения Америки от революции: «Где бы тогда оказались все ваши миллионы?» Гости остолбенели от такой отповеди, а хозяйка обеда, невзирая на правила приличий, подошла в Дэвису и со словами «Именно это я и хотела, чтобы кто-нибудь сказал этому сборищу!» поцеловала его.
Спустя год они поженились.
Марджори Мэрривезер Пост была един-ственной наследницей бизнес-империи своего отца – компании по производству «хлопьев к завтраку». Спрос на этот товар в Америке не иссякает никогда. Марджори исполнилось 27 лет, когда она стала самой богатой американкой, ее состояние оценивалось в 250 миллионов долларов, в нынешнем исчислении – пять миллиардов. Такими капиталами тогда и среди мужчин ворочали единицы.
К моменту знакомства с Дэвисом Марджори состояла уже во втором браке и была матерью четырех дочерей. Отцом семейства был и он. По такому случаю оба развелись, причем Джозеф оставил жену, с которой прожил 33 года. Марджори жила на широкую ногу. Ее поместья были разбросаны по всей Америке, и она переезжала из одного в другое, устраивая экстравагантные вечеринки с участием цирковых слонов и фривольных танцовщиц. В годы Великой депрессии развлекаться таким манером, пусть и за высокими заборами, стало неприлично, и Марджори вместе со своим вторым мужем, финансистом Эдвардом Хаттоном, стала проводить большую часть года за границей и на борту «Морского облака» – в то время крупнейшей в мире частной яхты длиной 108 метров, с экипажем в 70 человек.
Сменив мужа, Марджори оставила неизменным прежний образ жизни. Дэвис быстро усвоил привычки богача. Бульварная пресса писала, что их свадьба обошлась в сто тысяч долларов (полтора миллиона по теперешнему курсу). В свадебное путешествие молодожены отправились на собственной яхте на Багамы.
Покуда репортеры светской хроники гадали, какой вклад внес в семейный бюджет муж, вклад этот вскоре обозначился в виде политических связей. В 1936 году Рузвельту подошел срок переизбираться. Супруги Дэвис проявили отменную щедрость – их взнос в избирательную кассу президента составил круглую сумму. Вознаграждение не заставило себя ждать. Друг Франклин предложил другу Джо пост посла в любой европейской стране на выбор. Дэвис назвал Германию и Россию. Пост в Москве был свободен, а в Берлине вакансия должна была открыться годом позже. Договорились, что через год Джо переберется из Москвы в Берлин.
С приходом в Белый дом Гарри Трумэна (у микрофона) Джозеф Дэвис (слева) остался на государственной службе.
Наркоминдел Максим Литвинов (справа) и Джозеф Дэвис были одного мнения о «могучем советском руководстве».
Глаза и уши
С первым послом США в Москве Уильямом Буллитом у Рузвельта не сложились отношения. Буллит приехал в Советский Союз энтузиастом американо-российских отношений (он был другом Джона Рида и мужем его вдовы Луизы Брайант), а уезжал отчаянным скептиком и пессимистом. Вскоре после прибытия, в декабре 1933 года, он был приглашен на дачу Ворошилова, где состоялось его личное знакомство со Сталиным. После обильных возлияний вождь наградил его поцелуем и потребовал ответного лобзания. Объявив, что готов встречаться с послом «в любое время дня и ночи», Сталин предложил ему исполнить любое его желание. Буллит, недолго думая, попросил выделить участок на Ленинских горах под американское посольство. Сталин заверил его, что участок будет выделен.
Это была первая и последняя встреча Буллита с генсеком. Он даже добился от Конгресса ассигнований на строительство посольства, но так и не смог напомнить Сталину о его обещании. Прозрением для Буллита стал седьмой конгресс Коминтерна в Москве в июле 1935 года, в президиуме которого на почетных местах сидели руководители компартии США Уильям Фостер и Эрл Браудер. Посол по достоинству оценил экспансионистские планы Кремля, убеждал президента в корне пересмотреть его политику в отношении Советского Союза, но Рузвельт считал более грозной опасностью Гитлера. Когда после убийства Кирова началась повальная волна арестов, Буллит разуверился в большевизме окончательно.
Посылая в Москву Дэвиса, Рузвельт сказал ему, что он, посол, должен стать его, президента, глазами и ушами. В этом пожелании крылось лукавство: в глубине души Рузвельт хотел, чтобы Дэвис смотрел на Кремль его, а не своими собственными глазами, стал его союзником в борьбе с политическими оппонентами его курса на сближение и сотрудничество с Советским Союзом. Дэвис «перевыполнил обязательство»: он стал не глазами и ушами Рузвельта, а устами Сталина, главным трубадуром кремлевского агитпропа в США.
Ничего не вижу, ничего не слышу
К тому моменту, когда посол Дэвис вступил в должность, маховик Большого террора раскрутился в полную силу. Читая книгу Дэвиса «Миссия в Москву», составленную из дневниковых записей, дипломатических депеш и писем родным и друзьям, поначалу трудно понять, проявляет ли ее автор феноменальную наивность или изощренное лицемерие. У него не было ни малейшего опыта дипломатической работы, он не владел русским языком и ничего не знал о России. Но даже полному профану трудно было не увидеть то, что бросалось в глаза всякому беспристрастному наблюдателю.
На четвертый день после прибытия Дэвиса, 23 января 1937 года, начался второй из открытых московских процессов – по делу так называемого «Параллельного антисоветского троцкистского центра». Обвиняемыми были 17 видных членов большевистского руководства, в том числе Георгий Пятаков, Григорий Сокольников и Карл Радек. Как и другие главы дипломатических миссий, посол Дэвис получил пригласительный билет и отправился в Колонный зал. Как профессиональный юрист он сразу же отметил несообразность процедуры: если все обвиняемые признают себя виновными, зачем судебное следствие? В англосаксонском праве в этом случае суд сразу переходит в стадию вынесения приговора.
Дэвис нашел три причины: во-первых, процесс должен сыграть роль предупреждения «потенциальным заговорщикам»; во-вторых, дискредитировать Троцкого в глазах Запада; в-третьих, мобилизовать население на поддержку партии и правительства. На суд Дэвис явился со своим переводчиком и внимательно следил за происходящим. Он признается, что пришел на суд предубежденным, питал сильнейшие сомнения в достоверности обвинений, однако ход процесса убедил его. Да, заговор и впрямь существовал – к такому выводу пришел Дэвис. «Считать все происходящее политическим спектаклем означало бы предполагать, что зрелище это создано гением масштаба Шекспира», – писал он. По его словам, в подлинности заговора были убеждены все дипломаты, с которыми он обсуждал процесс.
Он напрасно не обменялся мнениями со своим переводчиком. Им был Джордж Кеннан, специалист по России, впоследствии сыгравший выдающуюся роль в послевоенной смене курса США в отношении СССР, ставший послом в Москве и объявленный Кремлем персоной нон грата. Кеннан был убежден в том, что московские процессы – грубая фальсификация, и докладывал об этом в госдепартамент. Сегодня известно, что признательные показания были получены от подследственных через месяц-полтора после ареста, что Сталин лично редактировал протоколы допросов, что несколько готовившихся процессов стали закрытыми именно потому, что режиссеру не удалось добиться от актеров необходимой слаженности игры. Наконец, и на открытых процессах имели место многочисленные проколы. Белые нитки, которыми шиты стенограммы, бросаются в глаза всякому здравомыслящему читателю, а Дэвис, опытный профессионал, умудрился их не заметить и принять все обвинения за чистую монету. Он проявил большую изобретательность в своей аргументации в пользу обвинения.
Дэвис был не одинок в своей апологии московских процессов. С упоением воспевал мудрость и суровую справедливость советской Фемиды знаменитый романист Лион Фейхтвангер, репортажи о полном изобличении врагов народа передавал корреспондент New York Times Уолтер Дюранти. Но даже у Дюранти хватило совести усомниться в показаниях своего коллеги, корреспондента ТАСС, а затем «Известий» в Женеве, Париже и Вашингтоне Владимира Ромма.
Ромм выступал на пятаковском процессе в качестве свидетеля. Но поскольку в своих показаниях он признавался, что исполнял роль курьера между Троцким и главарями «параллельного центра», судьба его была предрешена. Показания эти были нагромождением нелепостей и несообразностей. Группа американских журналистов попыталась спасти Ромма. В перерыве между заседаниями суда Дюранти показал Дэвису телеграмму, полученную им из Нью-Йорка. В этом послании журналисты писали, что лично знают Ромма и убеждены в его полной лояльности советской власти. «Он сделал больше, чем любой другой посланник, – писали авторы телеграммы, – для популяризации режима Сталина в этой стране». Авторы просили передать эту телеграмму послу Дэвису с тем, чтобы он довел ее содержание до сведения компетентных лиц в Москве.
Посол, однако, счел невозможным обращаться к советским властям по такому вопросу. Одному из подписавших, которого он знал лично, Дэвис ответил, что убежден в правдивости показаний Ромма. Об инциденте он доложил госсекретарю, приложив копии обоих посланий. Позднее в своей книге Дэвис написал к этому эпизоду сноску, в которой утверждает, что в неофициальном порядке он затрагивал дело Ромма в разговоре с Молотовым. Тот, мол, вежливо ответил, что ценит заботу посла и что американские журналисты не знают всех фактов, а потому и заступаются за предателя.
«Весь процесс в целом и сопутствующие ему обстоятельства представляют собой шок для нашего менталитета», – признавался Дэвис в своей депеше на имя госсекретаря Корделла Хала. Но тотчас прибавлял: «Вместе с тем это убедительная демонстрация благ, какие предоставляет личности настоящая конституционная защита ее прав. Право обвиняемого на адвоката (14 из 17 обвиняемых отказались от адвокатов якобы по доброй воле. – В. А.), право не свидетельствовать против самого себя (обвиняемые только это и делали. – В. А.) и, наконец, презумпция невиновности («Расскажите о своей преступной деятельности», – говорил обвиняемым прокурор, не утруждая себя процессуальными тонкостями. – В. А.) – все это приобретает весьма реальное значение на таких процессах, как этот».
В подкрепление своей теории Дэвис закупил 60 экземпляров оперативно изданной по-английски стенограммы процесса и разослал их друзьям и вашингтонским чиновникам.
Некомпетентность посла до такой степени потрясла сотрудников посольства, что они, собравшись на квартире Лоя Гендерсона, обсуждали возможность демонстративной коллективной отставки, но в конце концов решили дать Дэвиду время освоиться.
Зерна без плевел
Жизнь шла своим чередом, и из этой жизни ежедневно – точнее, еженощно – исчезали люди. Однажды в апреле Дэвис с женой и дочерью были в Большом театре – как всегда, в царской ложе, и как всегда, их сопровождал Борис Штейгер, известный в Москве светский человек и бонвиван, выведенный Булгаковым под именем барона Майгеля (именно в театрах и ресторанах его и встречала Маргарита). Штейгер, действительно бывший барон, занимал должность уполномоченного коллегии Наркомпроса по внешним сношениям, но говорили, что на самом деле он был осведомителем НКВД.
Дэвису Штейгер нравился своим светским шармом, но однажды даже он в ответ на слишком прямой вопрос сделал предостерегающий жест, намекая на прослушку. Впрочем, посол микрофонов не боялся и на предложение своих подчиненных учинить обыск заявил, что у него нет секретов от советской власти. После спектакля в Большом Штейгер пригласил семейство посла поужинать и потанцевать в «Метрополе». В первом часу ночи к их столу подошли двое в штатском и тронули бывшего барона за плечо. Тот оглянулся, извинился, сказал, что скоро вернется, но не вернулся никогда.
Борис Сергеевич Штейгер был арестован по делу Авеля Енукидзе, вместе с другими обвиняемыми осужден в закрытом судебном заседании и приговорен к расстрелу в декабре 1937 года. Узнав о казни, Дэвис записал в дневнике: «Бедный Штейгер» и рассказал о том, как он исчез. К этой записи посол не преминул сделать сноску: «Впоследствии на бухаринском процессе бывший министр финансов Гринько дал подробные показания о планах содействия немецкому вторжению на Украину, в которых Штейгер будто бы принимал участие».
А в июне грянули аресты высшего командного состава Красной армии во главе с Тухачевским. Не далее как в марте Дэвис устроил в Спасо-хаусе беспрецедентный прием для советского «генералитета». Приглашения были разосланы 60 командирам всех родов войск, и посол боялся, что военные не придут, но многие пришли даже с женами. Тухачевский сидел рядом с дочерью посла. Эмлен училась в МГУ и недурно говорила по-русски. Студентка и военачальник разговорились о коммунизме. «Разве вы не хотите быть такой же свободной, как русские женщины?» – спросил Тухачевский. «Нет», – ответила Эмлен и объяснила, почему американки свободнее. Тухачевский, всего вероятнее, просто не поверил ей.
И вот теперь чуть ли не все гости того приема оказались врагами народа, предателями, шпионами и заговорщиками. Дэвис пришел в смятение. Не то чтобы он усомнился в виновности полководцев – его беспокоило ослабление вооруженных сил СССР перед лицом растущей угрозы нацизма. Он даже высказал свои опасения наркоминделу Литвинову, но тот ответил, что, очистившись от «пятой колонны», Красная Армия, наоборот, сильна как никогда.
Зимой 1938 года пришел черед новой группы заговорщиков. 27 февраля Дэвис записывает в дневник новость об аресте Николая Бухарина и еще 20 человек.
2 марта, в день открытия судилища, посол поспешил в Колонный зал. Он уже не надеялся на оправдательный вердикт.
По-человечески ему было жаль обреченных. На скамье подсудимых сидели его знакомые, люди, с которыми он общался по долгу службы и в обществе, а с некоторыми подружился. Всего год назад на подмосковной госдаче наркома внешней торговли Аркадия Розенгольца сидели за одним столом первый замнаркоминдела Николай Крестинский, нарком финансов Григорий Гринько, Ворошилов, Микоян, председатель Военной коллегии Верховного суда СССР генерал Ульрих, прокурор Вышинский и он, посол Дэвис. У профессора Дмитрия Плетнева он лечился и, как всякий пациент с врачом, имел почти интимные отношения. И вот непреодолимая пропасть пролегла между ними.
Посла отделяло от подсудимых чуть более трех метров. Он старательно делал скорбное лицо. Ему очень хотелось, чтобы жертвы террора заметили его сочувствие: «Я надеюсь, они прочли в моих глазах скорбь, которую я чувствовал, глядя на них при таких обстоятельствах». Слог посла оставался казенным даже в личном дневнике.
Спустя несколько дней Литвинов с дочерью приехали в Cпасо-хаус на кинопросмотр. В разговоре с послом, если верить дневнику Дэвиса, нарком признался ему, что потрясен арестом своего первого заместителя Николая Крестинского. Он считал факт признания неопровержимым доказательством вины – подсудимым известно, что за преступления, в которых они сознались, полагается смертная казнь, а ведь «умереть можно только однажды». К этой сентенции Литвинов поспешно добавил: это просто счастье, что у нас такое могучее руководство, которое не останавливается перед необходимыми защитными мерами.
Как бы Дэвис ни сочувствовал несчастным, он не позволял эмоциям овладеть своим сознанием. В письме дочери он писал, что бухаринский процесс дает богатую «пищу для ума», позволяет ему упражнять свой профессиональный интеллект, оценивать доказательства и «отделять зерна от плевел».
Оценка оказалась не в пользу обвиняемых, никаких «плевел» в версии обвинения Дэвис не нашел. Вина подсудимых, докладывал он в Вашингтон, доказана «вне всякого разумного сомнения» – это формула американской юриспруденции, критерий, которым должен руководствоваться присяжный заседатель при вынесении вердикта.
Награда за ложь
Мне неизвестно, занимался ли Дэвис «приписками», редактировал ли он свои дневниковые записи для книги. Не исключено, что его симпатия к поверженным сановникам была искренней. Искренней, но неглубокой. Заметки и докладные записки о расправе над большевистскими вождями перемежаются рассказами о московских и ленинградских театрах, музеях, магазинах, русской кухне, о поездках по стране. А ездил Дэвис много – его интересовал промышленный и оборонный потенциал СССР. Но не только он. Вот запись, сделанная в Днепропетровске в феврале 1937 года: «Любопытная история приключилась здесь. В главном комиссионном магазине я увидел очаровательную картину маслом и решил приобрести ее для своей коллекции. Директор магазина заявил, что это работа прославленного итальянского мастера. Цена оказалась, пожалуй, чрезмерной, но я все же купил ее и велел доставить в наш спальный вагон. В тот вечер мы заметили некоторое беспокойство среди людей, пришедших провожать нас, и, к своему удивлению, увидели среди них наших старых знакомых из ГПУ, которые взяли директора магазина под стражу. Они заставили его прийти на вокзал, вернуть деньги, уплаченные за полотно, и признаться, что он ввел меня в заблуждение: картина – не оригинал. Я от всей души поблагодарил их и с трудом уговорил не наказывать провинившегося директора слишком строго».
Джозеф и Марджори Дэвисы были страстными коллекционерами. В Советском Союзе у них разбежались глаза. Комиссионные магазины были забиты антиквариатом самой высшей пробы. Лишившись средств к существованию, представители «эксплуататорских классов» вынуждены были продавать фамильное достояние, зачастую вещи музейного значения, за бесценок. И как удачно получилось, что все комиссионные магазины были государственными! Нужно было только не раздражать по пустякам хозяев страны пребывания, демонстрировать им свою лояльность – и проблем с пополнением собрания и вывозом предметов искусства за границу не будет. Посильную помощь оказывали послу и его супруге приставленные к ним в качестве охраны сотрудники НКВД – у них, как видим, всегда была идеальная возможность договориться о сходной цене.
Состояние Марджори позволяло не считаться с расходами. Они жадно скупали старинные живопись, фарфор, бронзу, мебель. За особые дипломатические услуги принимали в дар от советского правительства музейные экспонаты, в том числе предметы, принадлежавшие царской семье.
Очень может быть, что поначалу Дэвису приходилось напрягать свою совесть, и сервильность угнетала его. Но привычка – вторая натура. Рассказывают, что по ночам Марджори просыпалась: ей чудились выстрелы в подвале рядом стоящего дома. Но посол утешал ее: это не выстрелы – это строят метро, забивают сваи.
Посол Дэвис не просто лгал своему правительству (впрочем, именно эту успокоительную ложь хотел слышать Рузвельт). Если советских граждан американский посол спасти никоим образом не мог, то забота о безопасности граждан США – его прямая обязанность. В годы первых пятилеток в СССР приехали десятки тысяч квалифицированных американских рабочих, инженеров, техников, конструкторов, организаторов производства, учителей. Этот поток увеличился во время Великой депрессии, когда Америку душила безработица. Они ехали строить социализм. Индустриализация многим обязана им. В СССР у них изъяли американские паспорта и многих обманным путем записали в советское гражданство. С началом шпиономании их начали арестовывать. Американцы, сполна вкусившие рая рабочих и крестьян, пытались искать помощи в возвращении у своего посла в Москве. Но посол остался глух к этим мольбам. Он не ударил пальцем о палец. Из сталинской паутины удалось вырваться очень немногим. Остальные сгинули в ГУЛАГе.
Позор Голливуда
В мае 1938 года Джозеф Дэвис был назначен послом в Бельгию и Люксембург, а с началом войны отозван в Вашингтон, где занял пост специального помощника госсекретаря. В 1941 году вышла его книга «Миссия в Москву». Она имела сокрушительный успех – было продано 700 тысяч экземпляров, тираж для мемуарно-документальной литературы исключительный.
Президент пришел в восторг от опуса своего друга. По его мнению, книга блестяще доказывала, что Советский Союз – прекрасное государство, а Сталин – мудрый и гуманный вождь. На приеме в Белом доме Рузвельт презентовал экземпляр книги президенту кинокомпании Warner Brоthers Джеку Уорнеру и предложил экранизировать ее.
Впрочем, есть и другие версии. После войны обстоятельства создания этой лживой саги стали предметом расследования в комитете нижней палаты Конгресса по антиамериканской деятельности. Джек Уорнер показал под присягой, что с предложением экранизировать его книгу к нему обратился Дэвис, сославшись при этом на просьбу Рузвельта. Эта версия подтверждается письмом Дэвиса, которое он направил в комитет в 1947 году. Однако впоследствии Джек Уорнер «вспомнил», что проект начался с того, что его брат Гарри прочел книгу Дэвиса и сам обратился к нему с предложением купить права на экранизацию.
Так или иначе, картина вышла в прокат в мае 1943 года и провалилась: американская публика к этому времени имела уже более объективный взгляд на Сталина и сталинизм. «Миссия в Москву» – позор Голливуда. В фильме показана счастливая жизнь советских людей, продовольственное изобилие, нескончаемая беспричинная радость, когда от полноты чувств вдруг пускаются в пляс. Жена посла Марджори Пост встречается с женой Молотова в парфюмерном салоне (Полина Жемчужина была начальником Главного управления парфюмерно-косметической, синтетической и мыловаренной промышленности). Работница, сервирующая чай для высокопоставленных собеседниц, говорит по-английски – на вопрос жены посла девушка отвечает, что изучает язык в вечерней школе. Дочь Литвинова Татьяна (она была наполовину англичанкой) знакомится на катке с дочерью Дэвиса; подруги весело катаются на русской тройке, но грозная реальность тут как тут: на заснеженном поле появляется сонм военных лыжников в белых маскхалатах – СССР готовится к войне. На одном из оборонных заводов главный инженер жалуется послу на подозрительные неполадки. «Саботаж?» – нахмурившись, вопрошает Дэвис. Инженер отвечает ему безмолвным утвердительным взглядом...
В фильме показан и дипломатический прием в Спасо-хаусе, на котором заговорщики о чем-то шепчутся с дипломатами враждебных держав, а тем временем вредители взрывают завод. Молотова вызывают к телефону. В ту же ночь и наутро предателей арестовывают, причем Тухачевского – в ложе Большого театра, где он сидит вместе с японским послом.
Все три московских процесса в фильме сведены в один. Пятаков, Тухачевский, Ягода, Бухарин сидят рядом. От былых симпатий посла не осталось и следа. Подсудимые – злобные враги и человеконенавистники. Зато Вышинский, в котором нет ни малейшего портретного сходства с оригиналом, – воплощенная суровая справедливость.
Вместо известной заминки на первом заседании по делу правотроцкистского блока (Крестинский не признал себя виновным, но на следующий день взял свое непризнание назад, объяснив, что отрицал свою вину «под влиянием минутного острого чувства ложного стыда») показано, как Крестинский лжет, изворачивается, отрицает, что он троцкист и выполнял указания Троцкого, а Розенгольц и Гринько мужественно изобличают его. Председательствующий Ульрих требует от заговорщиков не называть имена иностранных должностных лиц, с которыми они встречались. До удара председательского молотка (которого на московских процессах не было) Радек успевает произнести только «фон...». Однако по требованию Вышинского он называет страну, это Германия. Иностранные журналисты возбуждены, немецкий военный атташе генерал Кестринг в шоке. Все это весьма далеко от текста стенограммы.
Последний визит
В мае 1943-го Джозеф Дэвис приезжал в Москву вторично. Прямого сообщения не было, и он добирался через Бразилию, Дакар, Луксор, Багдад и Тегеран, а обратно – через Сибирь и Аляску. Дэвис привез Сталину личное послание Рузвельта, который предлагал встретиться вдвоем, без Черчилля. Сталин согласился на встречу в Фэрбенксе на Аляске в июле или августе. Встреча не состоялась.
Кроме послания, Дэвис привез с собой копию «Миссии в Москву», уже снабженную русскими субтитрами. На просмотре в Кремле Сталин остался очень доволен картиной и велел пустить ее в прокат без малейших цензурных поправок. Это был первый голливудский фильм, вышедший на большой советский экран. Тогда же за свои заслуги перед советской властью Дэвис был награжден орденом Ленина. Высокую награду вручал Вышинский.
Дэвис оставался на госслужбе при Трумэне и вышел в отставку после Потсдамской конференции, на которой был членом делегации США. В День Победы 9 мая 1958 года он умер в Вашингтоне от кровоизлияния в мозг. От своих щедрот Дэвис подарил Вашингтонскому Национальному собору свою коллекцию русских икон и огромный, высотой в 15,5 метра, витраж, за что его прах был похоронен там в специальном склепе. Иконы были проданы в 1976 году на аукционе Sotheby's, чтобы заплатить долги собора. Витражом можно любоваться и поныне.
Марджори Дэвис в 1958 году вышла замуж в четвертый раз, за бизнесмена Герберта Мэя, но спустя шесть лет развелась с ним. Постепенно она распродавала свое движимое и недвижимое имущество (яхту «Морское облако» купил доминиканский диктатор Трухильо) и окончательно поселилась в особняке Хиллвуд в Вашингтоне. Этот большой дом с прилегающим к нему парком после ее смерти в 1973 году был превращен в музей.
Марджори Пост не жила при музее, а просто обставила свой дом предметами искусства. Сегодня посетители могут осмотреть не только гостиные, столовую и библиотеку, но и спальню, и ванную комнату хозяйки, и ее многочисленные платья, обувь и нижнее белье. В парке, разбитом по всем правилам садового искусства, есть и кладбище, где на подстриженной лужайке полукругом стоят надгробья любимых хозяйкиных собак и кошек.
Вашингтон
Sovsekretno.ru
Комментариев нет:
Отправить комментарий