– Надо поручить, товарищ Антонов, руководителям нашей разведки продолжить поиски трупа Гитлера. Мы должны иметь стопроцентные свидетельства о его смерти.
В двадцать три часа радиостанция командующего войсками Берлинского гарнизона генерала Вейдлинга передала на русском языке: «Алло, алло! Говорит штаб 56-го танкового корпуса германской армии! Просим прекратить огонь. К двадцати четырем часам по берлинскому времени высылаем парламентеров на Потсдамский мост. Опознавательный знак – белый флаг. Ждем ответа».
Командующий 8-й гвардейской армией генерал-полковник Чуйков приказал прекратить огонь на указанном немцами участке и принять парламентеров. Вскоре перед боевым порядком армии у квартала гестапо вновь появился подполковник Зейферт в сопровождении переводчика лейтенанта Зегера с пакетом в адрес командования советских войск. Его проводили к командиру 35-й гвардейской стрелковой дивизии полковнику Смолину. В доставленных им документах говорилось, что подполковник Зейферт уполномочен верховным командованием германской армии установить место и время перехода линии фронта начальником Генштаба сухопутных войск генералом Кребсом, который намерен передать Верховному Главнокомандованию Красной Армии особо важное сообщение.
К трем часам 1 мая были созданы условия для перехода линии фронта, и генерал Кребс в сопровождении начальника штаба 56-го танкового корпуса полковника фон Дуффинга, переводчика и солдата охраны был доставлен в штаб полковника Смолина, а в половине четвертого – к командующему 8-й гвардейской армией.
– Буду говорить особо секретно, – начал разговор с генерал-полковником Чуйковым генерал Кребс, передавая ему в знак удостоверения личности свою солдатскую книжку. – Вы первый иностранец, которому я сообщаю, что 30 апреля Гитлер покончил жизнь самоубийством.
Кребс предъявил Чуйкову три документа. Первый – на бланке имперской канцелярии и за подписью министра по делам нацистской партии Бормана – представлял собой полномочия Кребса на ведение переговоров с Верховным Главнокомандованием Красной Армии. Второй документ содержал состав нового германского правительства и верховного командования вооруженных сил Германии согласно завещанию Гитлера. Он был подписан Гитлером, и на нем стояла дата – 29 апреля 1945 года.
Наиболее интересным и важным документом, предъявленным парламентером, являлся третий – обращение рейхсканцлера Геббельса к Верховному Главнокомандованию Красной Армии. В нем говорилось: «Согласно завещанию ушедшего от нас фюрера, мы уполномочиваем генерала Кребса в следующем. Мы сообщаем вождю советского народа, что сегодня в пятнадцать часов тридцать минут добровольно ушел из жизни фюрер. На основании его законного права фюрер всю власть в оставленном им завещании передал Деницу, мне и Борману. Я уполномочил Бормана установить связь с вождем советского народа. Эта связь необходима для мирных переговоров между державами, у которых наибольшие потери».
Генерал Кребс особо подчеркнул, что Геббельс и Борман просят только о временном прекращении военных действий в Берлине. Это даст возможность связаться с остальными членами нового правительства, находящимися вне Берлина, сообщить им о посмертной воле фюрера и одновременно поставить весь германский народ в известность о смерти Гитлера и о новом правительстве. Тем самым новое германское правительство приобретет силу, станет узаконенным, и Советское правительство будет иметь законного партнера при последующих переговорах для заключения мира.
В порыве «дипломатической откровенности» бывший начальник Генштаба сухопутных войск позволил себе сделать предупреждение командованию Красной Армии: переговоры рейхсфюрера СС Гиммлера с союзниками зашли, дескать, настолько далеко, что если Советский Союз не согласится с предложением нового рейхсканцлера Германии, то на территории, занятой войсками западных держав, вскоре будет организовано другое германское правительство.
Командарм 8-й гвардейской, выслушав генерала Кребса, заявил парламентеру, что не уполномочен вести какие-либо переговоры с германским правительством, что речь может идти только о безоговорочной капитуляции Берлинского гарнизона. Он лишь согласился сообщить о предложениях германской стороны вышестоящим органам – командованию 1-го Белорусского фронта, с тем чтобы оно, если сочтет нужным, довело их содержание до сведения Советского правительства.
В четыре часа 1 мая генерал-полковник Чуйков доложил маршалу Жукову по «ВЧ»: генерал Кребс сообщил ему о самоубийстве Гитлера 30 апреля в пятнадцать тридцать и тут же зачитал ему содержание письма Геббельса к Верховному Главнокомандованию Красной Армии.
Ввиду важности сообщения командующий 1-м Белорусским фронтом немедленно направил своего заместителя генерала армии Соколовского на командный пункт 8-й гвардейской армии для переговоров с бывшим начальником Генштаба сухопутных войск. Ему поручалось потребовать от генерала Кребса безоговорочной капитуляции фашистской Германии. Затем маршал Жуков позвонил в Ставку. Верховный находился на даче. Трубку поднял начальник охраны Власик.
– Товарищ Сталин только что лег спать, – сказал он.
– Прошу пригласить его к телефону, товарищ Власик, – сказал Жуков. – Дело очень срочное и до утра ждать не может.
Спустя несколько минут Верховный поднял трубку. Поздоровавшись, командующий 1-м Белорусским фронтом доложил:
– Линию фронта в Берлине, товарищ Сталин, перешел бывший начальник Генштаба сухопутных войск генерал Кребс. Он сообщил о самоубийстве Гитлера 30 апреля и письме Геббельса к Советскому Верховному Главнокомандованию с предложением о перемирии.
– Доигрался, подлец! Жаль, что не удалось взять его живым! – сердито сказал Верховный и тут же спросил: – Где находится труп Гитлера, товарищ Жуков?
– Генерал Кребс заявил, – доложил Жуков, – что труп Гитлера сожжен на костре.
– Передайте генералу Соколовскому, товарищ Жуков, чтобы никаких переговоров, кроме безоговорочной капитуляции, ни с Кребсом, ни с другими фашистскими бонзами он не вел. Только безоговорочная капитуляция. Если ничего чрезвычайного не произойдет, то не звоните мне до утра. Хочу немного отдохнуть. Сегодня у нас Первомайский парад, – глуше обычного сказал Сталин и опустил трубку на рычаг.
В четыре тридцать на командный пункт 8-й гвардейской армии прибыл генерал армии Соколовский. При участии генерал-полковника Чуйкова он продолжил переговоры с Кребсом.
После встречи с бывшим начальником Генштаба сухопутных войск Соколовский позвонил в штаб фронта маршалу Жукову:
– Что-то хитрят они, Георгий Константинович. Кребс заявляет, что он не уполномочен решать вопрос о безоговорочной капитуляции. По его словам, это может решить только новое правительство Германии во главе с Деницем. Он просит послать адъютанта к Геббельсу, а потом, возможно, послать человека и к Деницу. Машиной в Мекленбург и обратно – более четырехсот километров. Все это большая затяжка времени. Кребс добивается перемирия якобы для того, чтобы собрать в Берлине правительство Деница. Думаю, нам следует послать их к чертовой бабушке, если они сейчас же не согласятся на безоговорочную капитуляцию. Мы пока разрешаем послать человека только к Геббельсу.
Маршал Жуков решительно поддержал своего заместителя:
– Правильно, Василий Данилович. Скажи генералу Кребсу, что если до десяти часов не будет дано согласие Геббельса и Бормана на безоговорочную капитуляцию, мы нанесем удар такой силы, который навсегда отобьет у противника охоту продолжать сопротивление. Пусть фашистские руководители подумают о бессмысленных жертвах немецкого народа и о своей личной ответственности за безрассудство.
В начале шестого полковник фон Дюффинг, лейтенант Зегер и отделение наших связистов отправились через линию фронта, чтобы установить прямую связь с имперской канцелярией.
В десять пятнадцать поступил ответ Советского правительства на предложения Геббельса. Он гласил:
1. Немедленная и безоговорочная капитуляция Берлинского гарнизона.
2. Всему составу гарнизона гарантируется жизнь, сохранение орденов и личных вещей, а офицерам – холодного оружия, раненым – медицинская помощь.
3. В случае принятия этого предложения Советское правительство не будет рассматривать как военнопленных членов нового Германского правительства и его ответственных сотрудников согласно особому списку.
4. Членам правительства в Берлине будет предоставлено Советским командованием возможность связаться с Деницем, с тем чтобы немедленно обратиться к правительствам трех союзных держав с предложением начать переговоры о мире, причем Советское командование не гарантирует, что правительства СССР, Англии и США вступят с германским правительством в какие-либо переговоры.
Если эти требования Советского правительства не будут приняты, то советские войска возобновят штурм Берлина.
Вручая ответ Советского правительства генералу Кребсу, генерал армии Соколовский заявил:
– Вашему правительству будет дана возможность сообщить о том, что Гитлер умер, что Гиммлер изменник, и заявить трем правительствам – СССР, США и Англии о полной капитуляции. Будем ли мы помогать вам в создании правительства? Нет. Но даем вам право сообщить список лиц, которых вы не хотите видеть в качестве военнопленных. Мы даем вам право после капитуляции сделать заявление Объединенным Нациям. От них зависит дальнейшая судьба вашего правительства.
Генерал Кребс отчаянно запричитал:
– Я не могу принять предложения Советского правительства. Я не имею полномочий. Придется воевать дальше, и кончится все это страшно. Капитуляция Берлина – тоже невозможна. Геббельс не может дать согласие без Деница. Это самое большое несчастье.
Хотя телефонная связь с имперской канцелярией была налажена, но Геббельс и Борман продолжали молчать. В десять сорок советские войска открыли ураганный артиллерийский огонь по «Цитадели». Войска 1-го Белорусского фронта возобновили штурм Берлина.
Ровно в 18:00 на командный пункт 8-й гвардейской армии прибыл начальник личной охраны «рейхсканцлера» Геббельса штандартенфюрер СС Эккольд. Он вручил генерал-полковнику Чуйкову пакет: немецкая сторона отклоняет требование Советского правительства о безоговорочной капитуляции Германии. Эсэсовский парламентер тотчас был отправлен обратно. Связь с имперской канцелярией прервалась.
Командарм 8-й гвардейской доложил в штаб фронта: наш ультиматум отвергнут. Жуков приказал продолжать штурм правительственных кварталов, нанести по «Цитадели» удар невероятной силы и приступом овладеть имперской канцелярией. Учитывая особенности обороны врага, генерал-полковник Берзарин распорядился усилить боевые порядки 9-го стрелкового корпуса генерал-лейтенанта Рослого орудиями большой мощности и боеприпасов при штурме не жалеть. В решающую атаку перейти без всякой подготовки.
На имперскую канцелярию обрушился неотразимый огненный смерч. С двух направлений, со стороны площадей Вильгельма и Лейпцигера, по ее старому и новому зданиям ударила полковая, дивизионная и корпусная артиллерия, минометные батареи, дивизионы «катюш». Рушились их стены, образуя многочисленные бреши. К ним и устремились штурмовые группы ударных соединений.
Под впечатлением четкого Первомайского парада Верховный отменил итоговый доклад об обстановке начальника Генштаба в Кремле и приказал генералу армии Антонову прибыть в двадцать два часа на «Ближнюю дачу» лишь с проектом директивы Ставки по Пражской операции.
Когда все вопросы по Пражской операции были обсуждены, Верховный, остановившись посреди «штабной комнаты», вдруг вновь вернулся к берлинской теме. Искоса посмотрев на начальника Генштаба, он рассудительно произнес:
– Надо поручить, товарищ Антонов, руководителям нашей разведки продолжить поиски трупа Гитлера. Мы должны иметь стопроцентные свидетельства о его смерти. Товарищ Жуков доложил, что по заявлению генерала Кребса труп Гитлера сожжен на костре вблизи его блиндажа. Но он не мог сгореть полностью, тем более на обычном костре. Разыскать останки надо как можно быстрее, по свежим следам. Не то при массовом захоронении погибших их закопают в общую могилу, а спустя некоторое время начнут выдумывать всякие версии о бегстве Гитлера из Берлина в последний момент. Это будут политические спекуляции недобитых гитлеровцев, которым станет выгодно время от времени воскрешать своего фюрера.
К пятнадцати часам 2 мая бои в центре Берлина прекратились. Подполковник Клименко, начальник отряда СМЕРШ 3-й ударной армии, вместе с группой своих подчиненных, после опроса захваченных при штурме рейхстага военнопленных, прибыл в имперскую канцелярию с целью прояснить судьбу высших фашистских руководителей.
Осмотр сильно разрушенных зданий имперской канцелярии ничего не дал. Контрразведчики тут же направились во внутренний двор и сад. И сразу удача. В нескольких метрах от входа в фюрер-бункер были обнаружены обгорелые трупы «рейхсканцлера» Геббельса и его жены Магды. Первым их заметил техник гаража имперской канцелярии Шнейдер, а затем опознал и шеф-повар Гитлера Ланге. Был составлен официальный акт. Он гласил: «2 мая 1945 г. в центре Берлина, в здании бомбоубежища германской рейхсканцелярии, в нескольких метрах от входных дверей, подполковником Клименко, майором Быстровым и майором Хазиным в присутствии жителей Берлина – немцев Ланге Вильгельма, повара рейхсканцелярии и Шнейдера Карла, техника гаража рейхсканцелярии, – в 17:00 были обнаружены обгоревшие трупы мужчины и женщины. Причем труп мужчины низкого роста; ступня правой ноги в полусогнутом состоянии (колченогий), с обгоревшим металлическим протезом; остатки обгоревшего мундира формы партии НСДАП; золотой партийный значок...»
Трупы Геббельса и Магды были вынесены на Вильгельм-штрассе. Клочья обгоревших светло-коричневого кителя и темных шерстяных брюк «верного Йозефа» лениво теребил влажный майский ветер. На почерневшей шее почти уцелел желтый шелковый галстук, схваченный круглым золотым значком со свастикой. На плательном клочке Магды тоже болтался золотой значок НСДАП. Вечером оба трупа были доставлены в тюрьму Плетцензее, в штаб 79-го стрелкового корпуса и сданы под охрану капитану Блащуку.
Поиски трупа Гитлера 2 мая окончились безрезультатно. В фюрер-бункере не было света. Вентиляторы не работали. В переходах стояли лужи воды, валялось битое стекло. Лучики карманных фонариков то и дело выхватывали из темноты неубранные трупы эсэсовцев из лейб-полка СС «Адольф Гитлер» бригаденфюрера СС Монке.
Личные покои Гитлера предстали нашим контрразведчикам в беспорядке. Покосился портрет Фридриха Великого над диваном. Небрежно накинутый на спинку стула темно-серый китель фюрера касался пола. Возле этажерки с книгами валялись экземпляры его «Майн кампф» и разбитая цветочная ваза. Из-за дивана высовывался штандарт «Адольф Гитлер». У шкафа валялся жезл фельдмаршала Роммеля. На столе лежала последняя оперативная карта Берлина с нанесенной обстановкой на 8:00 30 апреля.
Утром 3 мая в Плетцензее был доставлен плененный ночью на Фридрих-штрассе вице-адмирал Фосс, представитель гроссадмирала Деница при Главной Ставке. Сразу после опознания трупов Геббельса и его жены майор Быстров выехал с ним в имперскую канцелярию, чтобы Фосс помог установить точное место захоронения трупа Гитлера. Ко времени их приезда в комнате Геббельса были обнаружены мертвыми его дети – пять девочек и мальчик. Вице-адмирал Фосс подтвердил, что в ночь на 2 мая они были умерщвлены Магдой. А вот найти труп фюрера не помогли ни он, ни техник гаража Шнейдер, ни администратор имперской канцелярии Цим, ни заместитель рейхсминистра пропаганды Фриче.
В полдень для осмотра имперской канцелярии прибыли маршал Жуков и член Военного совета фронта генерал-лейтенант Телегин. Их сопровождали комендант Берлина генерал-полковник Берзарин и член Военного совета 5-й ударной армии генерал-лейтенант Боков.
Доклад командира 301-й стрелковой дивизии полковника Антонова о штурме Главной Ставки вермахта командующий фронтом выслушал внимательно, а затем протянул ему руку с поздравлением и, улыбнувшись, загадочно сказал:
– Но вы не доложили, полковник Антонов, где же Гитлер?
Комдив 301-й смущенно ответил:
– Пока найден только труп Геббельса и его жены, товарищ маршал. Труп Гитлера обнаружить пока не удалось.
– Постарайтесь найти и труп Гитлера, полковник Антонов. Это приказ Ставки, – негромко, но требовательно сказал маршал Жуков, бросив многозначительный взгляд в сторону фюрер-бункера. Весь его молодцеватый, подтянутый вид как бы говорил, что и эта «боевая задача» вполне по силам отважному соединению, одолевшему, как казалось, неприступную громадину.
Тут же заместитель Жуков сообщил генерал-полковнику Берзарину, что он поручил возглавить эту работу заместителю начальника отдела СМЕРШ 3-й ударной армии полковнику Горбушину. Так что и дальше инициатива розыска фашистских бонз принадлежала отряду подполковника Клименко. Его подчиненные настойчиво искали свидетелей и свидетельства о смерти Гитлера в помещениях рейхсканцелярии, в саду, на прилегающих улицах. В фюрер-бункере они с пристрастием исследовали содержимое большинства комнат, но и к исходу 3 мая достигли немногого: в саду при участии вице-адмирала Фосса были обнаружены трупы начальника Генштаба сухопутных войск генерала Кребса и шеф-адъютанта Гитлера генерала Бургдорфа. Оба они отравились.
Но в тот же день на территории пивоварни «Шультхайс» отряд контрразведчиков 32-го стрелкового корпуса генерал-лейтенанта Жеребина пленил адъютанта Гитлера штурмбаннфюрера СС Гюнше и начальника его личной охраны бригаденфюрера СС Раттенхубера. Вот кто действительно очень был нужен подполковнику Клименко, чтобы уже 3 мая решить главную задачу: Гюнше мог безошибочно указать место захоронения трупа Гитлера. Но требования чрезвычайной секретности выполняемой задачи исключали всякий обмен информацией даже с коллегами смежной, 5-й ударной армии.
Утром 4 мая у контрразведчиков 3-й ударной армии возникли непредвиденные трудности. Местом дислокации их соединений стал пригород Берлина Бух, а весь центр города перешел в ведение войск генерал-полковника Берзарина. И новая охрана Главной Ставки вермахта... не допустила отряд подполковника Клименко ни в здания имперской канцелярии, ни в фюрер-бункер. Когда же «недоразумение» разрешилось, то в одном из залов новой рейхсканцелярии ему показали труп эсэсовца, внешне очень похожего на Гитлера. Хотя официальное опознание трупа сразу не было произведено, подполковник Клименко посчитал свою главную задачу решенной.
Поиск, однако, продолжался. Рядовой Чураков обратил внимание на бомбовую воронку справа от запасного выхода из фюрер-бункера в сад. Там валялись какие-то бумаги и не выстреленный фаустпатрон, из-под которого торчал кусок серого армейского одеяла. Спрыгнув в воронку, Чураков отбросил слой рыхлой земли и обнаружил под ним два сильно обгоревших трупа. Рядовые Олейник и Сероух помогли ему извлечь их из воронки. Тотчас выяснилось, что один из трупов мужской, другой женский. Подполковник Клименко не проявил к находке Чуракова большого интереса – ведь только что в здании новой рейхсканцелярии обнаружен «настоящий труп Гитлера»! Поэтому он приказал вернуть оба обгоревших трупа в бомбовую воронку и закопать.
Но результат опознания «настоящего трупа» утром 5 мая был отрицательным. И тогда начальник отряда СМЕРШ подполковник Клименко вновь вернулся к бомбовой воронке у запасного выхода из фюрер-бункера. Обгорелые трупы мужчины и женщины по его приказу извлекли на поверхность и в поисках новых свидетельств принялись копать дальше. Вскоре извлекли двух собак – большого роста немецкую овчарку темно-серой шерсти (самку) и маленького роста черной шерсти (самца). Их легко опознали. Это собаки Гитлера – в один голос заявили вице-адмирал Фосс и техник гаража Шнейдер. Собак снова закопали в воронке, а обгорелые трупы мужчины и женщины по приказу полковника Горбушина вывезли в штаб 3-й ударной армии, дислоцированный в Бухе, в северо-восточном пригороде Берлина.
В тот же день доставленные из сада рейхсканцелярии трупы мужчины и женщины были предъявлены судебно-медицинской комиссии под председательством главного судебно-медицинского эксперта 1-го Белорусского фронта подполковника Шкаравского. Их вскрытие производилось главным патологоанатомом фронта майором Маранц. После тщательного исследования трупов комиссия пришла к заключению, что в обоих случаях смерть наступила в результате отравления цианистыми соединениями. Никаких других признаков, которые могли вызвать смерть, установлено не было. В представленных командованию 1-го Белорусского фронта актах медики ограничились предположением, что вскрытию подвергнуты трупы Гитлера и Браун.
В середине дня 8 мая полковник Горбушин вызвал переводчицу Ржевскую и вручил ей небольшую картонную коробку, в которой находились челюсти Гитлера и Евы Браун. Полушутя-полусерьезно он сказал, что за их сохранность она отныне отвечает головой. Тут же он пояснил: только что удалось выяснить, что Гитлера пользовал отоларинголог профессор фон Эйкен, которого предстоит срочно разыскать и с его помощью провести идентификацию зубов. Так что ответственных дел впереди набиралось еще достаточно.
9 мая – всемирный День Победы. Вокруг – всеобщее ликование. А у контрразведчиков 3-й ударной армии полковника Горбушина – новые неотложные заботы: как можно оперативнее отыскать дантистов Гитлера. В судебно-медицинском заключении было записано: «Основной анатомической находкой, которая может быть использована для идентификации личности, являются челюсти с большим количеством искусственных мостиков, зубов, коронок и пломб». В акте, на который ссылалось это заключение, было дано их подробное описание. Патологоанатомы отделили челюсти у эксгумированных трупов, сложили их в коробку, которую полковник Горбушин и вручил накануне переводчице своей группы Ржевской.
Еще не было и девяти, когда полковник Горбушин, майор Быстров и переводчица Ржевская на трофейном «Опеле» въехали на территорию университетских клиник «Шаритэ». Одной из них, клиникой уха, горла и носа, руководил профессор-ларинголог фон Эйкен. По сведениям контрразведчиков, он в разное время пользовал Гитлера. Его быстро нашли.
Да, он лечил фюрера в тридцать пятом по поводу заболевания горла и позднее, летом сорок четвертого, когда после покушения на него в «Вольфшанце» у Гитлера оказались порванными барабанные перепонки и был значительно потерян слух. Все «зубные дела» Гитлера с тридцать второго года вел его личный зубной врач профессор Блашке. Но он в начале апреля вместе с другими сотрудниками имперской канцелярии улетел из Берлина в Берхтесгаден.
Тут же выяснилось, что из ближайших помощников Блашке в Берлине остались ассистентка Хойзерман и зубной техник Эхтман. Приглашенная на Курфюрстендамм, в частную зубоврачебную клинику профессора Блашке, Хойзерман быстро извлекла из сохранившейся картотеки историю болезни Гитлера. Но в ней не оказалось рентгеновских снимков его зубов. Она высказала предположение, что таковые, возможно, сохранились в другом кабинете профессора, непосредственно в имперской канцелярии. Хойзерман точно помнила, что за несколько дней до отлета Блашке из Берлина фюреру были изготовлены новые золотые коронки, которые, однако, не успели надеть.
Контрразведчикам снова повезло. При больших разрушениях имперской канцелярии зубоврачебный кабинет профессора Блашке полностью уцелел. И Хойзерман, покинувшая эту «фараонову гробницу» за три дня до падения Берлина, легко отыскала в картотеке так недостающие рентгеновские снимки зубов Гитлера. Уцелели и не установленные ему золотые коронки, которые также явились важным вещественным доказательством в этом поиске.
Пополудни 10 мая Хойзерман повторила свои свидетельства о Гитлере нашим специалистам-патологоанатомам. Она указала на весьма характерные стоматологические особенности его зубов. Верхний левый центральный резец имел металлическую наплавку, характерную для «оконной коронки». Профессионально точно она описала и сохранившиеся специфические следы лечения ряда прошлых заболеваний.
Утром 11 мая группа полковника Горбушина встретилась с еще одним важным свидетелем в этом поиске – зубным техником Эхтманом, который с тридцать восьмого года выполнял для Гитлера все протезные работы. Он сначала описал зубы фюрера по памяти, а затем осмотрел их в натуре в Бухе и опознал. Специальный мостик справа внизу также оказался делом его мастерских рук.
При осмотре зубов Евы Браун Эхтман был еще более категоричен. Сделанные им коронки сгорели. Но уцелел нижний боковой мостик, который он считал своим личным достижением, ибо ничего подобного никому до этого не делал и такой конструкции прикрепления зубов в своей практике не встречал. Чтобы его установить, осенью сорок четвертого Эхтман специально летал в Берхтесгаден, где безвылазно находилась «тайная жена» Гитлера.
Вечером 12 мая, когда расследование факта самоубийства Гитлера уже подходило к логическому завершению, контрразведчики подполковника Клименко задержали еще одного важного свидетеля сжигания и погребения останков его трупа. Это был молодой эсэсовец из подразделения личной охраны фюрера рядовой Менгерсхаузен. Во второй половине дня 30 апреля он нес охрану имперской канцелярии, патрулируя по коридору, в котором размещались кухня и «зеленая столовая». Одновременно Менгерсхаузен вел наблюдение за садом вблизи запасного выхода из фюрер-бункера.
С его поста было хорошо видно, как личный адъютант Гитлера штурмбанфюрер СС Гюнше и старший слуга фюрера штурмбанфюрер СС Линге вынесли через запасный выход два завернутых в одеяла трупа, облили их бензином и подожгли. Но близкие разрывы снарядов то и дело срывали пламя. Гюнше и Линге поочередно снова и снова обливали трупы бензином и поджигали. Затем, пригласив его на помощь, они сбросили обгоревшие останки Гитлера и Евы Браун в бомбовую воронку и слегка прикопали их землей.
Член нашей делегации полковник Горбушин полагал, что захоронение останков Гитлера и Евы Браун неподалеку от военного госпиталя в Бухе накануне его убытия во Фленсбург с генерал-майором Трусовым поставило последнюю точку в дотошном и кропотливом расследовании факта самоубийства фюрера и его любовницы. Он, однако, ошибся.
В полдень 18 мая в Стендаль, куда после 9 мая передислоцировалась 3-я ударная армия генерал-полковника Кузнецова, прибыл ответственный сотрудник КГБ СССР, комиссар 2-го ранга Леонтьев, чтобы по заданию председателя ГКО на месте лично перепроверить все данные, подтверждающие факт самоубийства Гитлера. В тот же день началось переосвидетельствование. Майор Быстров в отсутствие полковника Горбушина доложил о результатах проведенного расследования. Затем в присутствии генерала Леонтьева были заново опрошены все главные свидетели: эсэсовец Менгерсхаузен, ассистентка профессора Блашке Хойзерман, зубной техник Эхтман. Протокол опроса каждого свидетеля «строгий проверяющий» сразу же по телефону передавал в свой наркомат в Москву.
Вечером 19 мая два артиллерийских ящика с останками фюрера и его любовницы были вновь преданы земле в лесу вблизи Стендаля. За местом захоронения был установлен круглосуточный негласный надзор. Генерал Леонтьев, прихватив с собой кроме документов последнего расследования еще и челюсти Гитлера, тотчас уехал в Берлин, в штаб 1-го Белорусского фронта. Пополудни 20 мая результаты своей командировки он доложил в Москве наркому внутренних дел Берии, а тот, вечером того же дня, доложил их председателю ГКО Сталину…
Последние дни Гитлера.
Комментариев нет:
Отправить комментарий